Останется ли Просалова председательствующей в этом процессе – покажет время. А пока мы обсудили это решение с Екатериной Веремий – мамой погибшего (как указывает обвинение, от рук “титушек” Крысина) журналиста, Героя Украины Вячеслава Веремия.

– Как вы отреагировали на решение суда и то, что судья Просалова продолжит рассматривать уголовное производство в отношении Крысина?

– Отреагировала очень негативно – потому что в этом деле очень много несправедливости. Когда защита Крысина делала одну из первых попыток отстранить от ведения дела судью Леонтюк, эта же самая судья Просалова приняла решение о том, чтобы Леонтюк вела процесс по Крысину дальше. Но когда адвокат Крысина подал четвертое по счету заявление об отстранении Леонтюк, решение снова принимала Просалова. И почему-то на этот раз она отстранила судью Леонтюк от ведения процесса!

– Я видел, как Просалова проходила мимо вас к зданию суда, и вы о чем-то говорили. О чем?

– Я с ней поздоровалась, держа в руках книгу с портретом сына. Сказала: “Мы с сыном с вами здороваемся”. И добавила: “Ну, как вы могли так сделать? 8 страниц приговора Крысину осталось зачитать – и вы сделали отвод Леонтюк! Как вы так могли сделать?!”

– И что она ответила?

– Она даже не знала, что ответить. Очень пристально посмотрела мне в глаза – и говорит: “Так вышло…Но вы не переживайте, все будет хорошо”.

– И с одной стороны, вы ей не верите, а с другой – хочется верить, да?

– Да…знаете, я ей просто сказала: “Скажите, как бы вы себя чувствовали на моем месте, если бы ваш сын или ваша дочь попали к тем палачам на перекресток? Что бы вы чувствовали как мама? Вы можете проявить ко мне сочувствие и подумать, как мне тяжело?”

– За все то долгое время, пока длится процесс, вы заметили, чтобы Крысин хотя бы на мгновение испытал в отношении вас и вдовы Вячеслава раскаяние, стыд или хотя бы неловкость?

– Нет, вы что, у таких людей стыда не бывает. Я как-то сказала Крысину: “Человек живет на этом свете, чтобы оставить от себя в истории хоть какую-то частичку добра. А что на Майдане оставил ты? Море слез и море крови”. На что услышала ответ: “Сама кровью умойся”.

А еще я задала ему такой вопрос: “Скажи мне, что вы наделали на Майдане? Почему встали по ту сторону? Почему стали предателями? Сколько вы жизней загубили!” А он в ответ сказал: “А что вы наделали на Донбассе? И продолжаете делать?”

Крысин говорит такое – а разве не его головорезы-титушки туда сбежали и убивают украинцев?

Вы знаете, мне приходит на память стихотворение сына о Стусе. Оно большое, но вот маленький отрывок:

“Хтось за Москву душі не пожалкує,

Корінням приросте до клятого центру.

Просте звернення земляка він не почує,

І звідки ж він – не матиме сенсу.

Патріотизм ще можна надбати,

Та є помітна дивина в його характері:

Комусь – плювати в матір, вижити;

Комусь – любить Вкраїну, вмерти в карцері…”

От бачите, Стус умирав у карцері. А цей – катував – і бачите, кари для нього немає…

– Екатерина Аркадьевна, вы знаете, что отношение к вашему сыну – как в обществе, так и в журналистской среде – противоречивое. Мол, работал в одиозной газете “Вести”, критически писал о Майдане…Вам говорят об этом при общении другие люди? И что вы им отвечаете?

– Вы знаете, Славик был очень большим патриотом своей земли. Уже когда научился читать и писать. И он писал о свободной Украине, когда никто над этим даже еще не задумывался. Потом писал про украинский народ, про пенсионеров. Переживал. И он был большим юмористом, шутил: “Повсідались на Майдані два вусатих няні…” (смеется – Е.К.). Но это он так шутил! И таких шуток у него было много. Но многие их не понимали.

– Скажите, а у Крысина есть дети?

– Да, двое малолетних детей – и одна родилась еще когда дело слушалось в Шевченковском суде. Наверное, он думал, что спасется тем, что у него родился ребенок. Он апеллирует к тому, что у него маленькие дети. А у меня разве не маленькие? Разве я сына своего маленьким не воспитывала?

Я Крысину об этом говорила, и он кричал: “Не трогай моих детей!” – “А зачем же ты тронул моего сына?! Он же спокойный был, что он тебе сделал такого, что ты его мучил?”

– Для читателей я напомню: поздним вечером Вячеслав пытался сфотографировать Крысина и его банду из машины такси. Те увидели, вытащили его и стали избивать битами. Факт избиения Крысин признает – а вот чем объясняет? Ведь никто самого Крысина и его людей не избивал; Вячеслав просто фотографировал их лица…

– А он молчит и вообще ничего не говорит. А сын здесь как раз и проявил свой патриотизм, свою преданность журналистике. Он не мог проехать мимо этих палачей. Он ехал – и уже знал, кто они такие. Знал, что это палачи, которые ранили ему глаз; которые стреляли журналистам в глаза. Он уже про это знал. И прочитав у него в блокноте про то, как он был в Александровской больнице, можно было все понять.

Понимаете, многие люди не знают Вячеслава Веремия; кем он был, как писал, где работал. Ведь те 6 месяцев, которые он отработал в “Вестях”, перечеркнули ему всю биографию! Да, у людей к “Вестям” не очень хорошее отношение. Но это не значит, что человека, который там так мало проработал, надо считать плохим журналистом и плохим человеком. И вообще – чтобы делать выводы, нужно сначала изучить, кем был Вячеслав Веремий.

– Сын Вячеслава (и ваш внук) про отца расспрашивает?

– Да, и я вижу, как ему больно, он очень переживает.

– Сколько лет ему было, когда отца не стало?

– 4 года. И когда в 6 утра я обо всем узнала, стала сильно кричать. А он проснулся и говорит Ане, моей дочке: “Аня, чего ж это бабушка так сильно кричит?”

А вы знаете что было в тот вечер, когда убили моего сына? В 11 Максим никак не мог заснуть. Говорит: “Бабушка, дай мне бумагу и фломастеры”. Я ему высыпала все 24 цвета и дала лист бумаги. Так он из 24 фломастеров выбрал один, черный. И стал рисовать черные тучи. И начал плакать: “Бабушка, позвони папе. Позвони, я хочу его услышать”.

А уже через час сына пытали…Но я этого не знала. Говорю: “Твой папа в редакции, спит, не надо его будить”. – “Бабуля, я тебя очень прошу: позвони, я так хочу услышать его голос!”

И я себя до сих пор кляну, что не дала ребенку пообщаться с сыном. Может, удалось бы Славу спасти…

– Сторона Крысина и иже с ним предлагала вам деньги за то, чтобы вы отступились?

– Да, это было в суде. Адвокат спросила, не желаю ли я получить денежную компенсацию от Крысина и других палачей. Я сказала: “Не хочу их кровавых денег”.

– А о какой сумме шла речь?

– Я не знаю, я просто не захотела их слушать. Хочу только справедливого суда – и чтобы Крысина и его палачей посадили пожизненно. И не только за то, что они сделали с моим сыном – а и за предательство Украины. И за то, что они стояли не вместе с миллионом людей – а убивали этот миллион и Украину.

– Я правильно понимаю: вы считаете, что из-за критического тона статей вашего сына о Евромайдане вам отказывают в присвоении одной из киевских школ его имени?

– О Майдане он ничего плохого не писал! Он там был каждый божий день! И он был за Майдан. Я его еще спрашивала: “Славик, ты же за Майдан?” Он отвечает: “А как могло быть по-другому?”

– Извините, Екатерина Аркадьевна, но вы не подменяете задним числом его позицию? Все же его публикации того времени выдавали негативное отношение к Майдану.

– Нет, он был за Майдан! И если вникнуть в воспоминания тех людей, которые там с ним были, вы найдете подтверждения! (Открывает книгу о сыне, изданную на свои деньги. – Е.К.) Вот что пишет журналист радио “Свобода” Игорь Демченко: “Я как майдановец хочу сказать, что считаю Славу своим побратимом-майдановцем…Он был журналистом от Бога. А если журналист от Бога – значит, честный человек. Быть честным человеком в Украине – это очень опасно. Поэтому он не смог пройти мимо тех титушек. И вот почему я считаю, что наш долг – помнить честное имя Славы”.

– В общем, вы сейчас живете ради трех целей: покарать убийц, увековечить память сына и поднять на ноги Максима Веремия?

– Прежде всего, я хочу, чтобы его сын, когда вырастет, гордился своим отцом. И он будет гордиться. Потому что мой сын как журналист, как патриот Украины – всегда будет жить в веках. Кто бы что ни говорил про эти “Вести”. Понимаете, “Вести” в его биографии нужно отбросить. Потому что он видел правду – и о ней писал для людей. Но не все им написанное нравилось редактору. Многое перекручивалось. И однажды я его спросила о чем-то, а он говорит: “Мам, ты знаешь, наверное, я буду менять место работы в журналистике”. – “Почему, Славик?”. – “Потому что вижу: пишу одно – а позже перечитываю и вижу, что написано совсем другое”.