Мене охоплює страх. Він ніби передається за кількасот кілометрів по телефонних дротах. Люди, які опинились на окупованому Донбасі, бояться. Деякі – того, що я збираю дані про них для українських спецслужб, хтось – що із запитаннями прийдуть свої ж. На відміну від нас, для них публічність – не захист.
Стан, у якому вони живуть, самі мешканці ОРДЛО воліють не називати “окупацією”. Або через страх перед новою місцевою “владою”, або тому, що насправді не вважають себе окупованими Росією.
“Не хочу, щоб мене повісили на центральній площі”, – так відмовив мені один з потенційних співрозмовників, у якого я лише хотіла дізнатися, як змінився побут його родини з 2014 року.
Це здається нісенітницею у сучасному світі. Але й тримання у підвалах та катування військовополонених також ніби не мали б відбуватися. Та все це – реальність. Їхня реальність.
“Українська правда” записала історії людей, які погодилися розказати про життя на окупованих територіях Донбасу. Всі імена у матеріалі змінені. Задля їхньої безпеки ми не вказуємо населені пункти, у яких живуть співрозмовники, але зазначаємо правдиві вік, рід діяльності та область.
Віктор та Ірина, 48 років, підприємці, Луганська область
Ирина: У нас был выбор: либо мы все бросаем и начинаем жизнь с нуля, либо остаемся. Я в свое время тоже поголодала, выезжала на время бомбежек. Три месяца помогала волонтерам в Киеве. Пыталась найти работу, но соотношение цен на квартиры и зарплаты – это просто ужас.
Мой старший сын тоже пытался жить в Киеве, работал на трех работах, чтобы выжить. Просили друзей-киевлян, чтобы они сняли квартиру – с нашей, луганской пропиской, арендодатели договор не заключают. В итоге мы забрали его домой, худого, с запавшими глазами…
Я тоже не смогла устроиться в Киеве. Когда вернулась, увидела людей, жаль было на них смотреть. Цвет кожи серо-белый, постаревшие – они все лето провели в подвалах. Но я запрещаю себе плакать, глядя на них. Да, мы все зажатые, подавленные, даже на фоне жителей Киева нас сразу видно. И нужны годы, чтобы это преодолеть.
Я всю жизнь свой дом по крупицам собирала, я не хочу жить в конуре. Многие, кто уезжал [из ЛНР], вернулись. Потому что не получилось наладить жизнь в Украине.
Виктор: У нас в городе действует комендантский час – с 11 ночи до 4 утра нельзя находиться на улице. Если все-таки придется, то нужно иметь при себе документы.
Если в это время тебя заметит патрульная машина, то заберут в отделение полиции до утра для выяснения личности, обстоятельств, выпишут штраф и отпустят. Градация штрафов – от трех до пяти тысяч рублей (от 1 200 до 2 000 грн по курсу НБУ – УП). Если человек попадается в четвертый раз, то могут отправить на принудительные работы. По крайней мере, я слышал такое.
Нам стало сложнее передвигаться, я имею в виду, за пределы нашей “республики”. Например, у меня родители жили в другой области. За полтора года умерли мама и папа, а я не смог ничем помочь. Время было ограничено и если раньше я мог добраться к ним, на запад Украины, за 20 часов, то теперь сутки можно простоять только в очереди на КПВВ.
Однажды на украинском пункте военным показалось, что у меня перебиты номера на машине, и выяснение этого момента заняло несколько часов. Так что дорога может растянуться и на несколько дней.
Ирина: Со стороны “республик” все сделано так, что ты можешь провести в очереди на пункте пропуска целый день. Если нужно проехать быстрее, то придется платить.
В Луганской области, например, пункт пропуска в поселке Счастье перекрыт. Он работает только для приближенных к “власти”. Через него еще провозят продукты. Да, контрабанда у нас процветает.
Виктор: У нас многие Украину ждут, но тихо.
Ирина: Кто так думает, не может открыто об этом говорить. Поймите, никто не пойдет на человека с оружием.
Мы в своем городе еще в 2014 году проводили мирные митинги за Украину каждый день. Но каждый дорожит своей жизнью. Мы с мужем уже не боимся, наше настроение в городе знают давно. Всю жизнь бояться нельзя.
Своим пророссийским подружкам я говорю: “Я – укропка”. Хотя мы, когда встречаемся, не обсуждаем свои политические взгляды.
Виктор: Даже те, кто пошел воевать за “ЛНР”, поприжали уши. Потому что эта система – наследница НКВД, она не щадит ни своих, ни чужих. Много их подельников оказалось “на подвале”.
Как-то был случай: в очереди стояли военные (бойовики ЛНР – УП) и бабули начали на них кричать: “Да вы хуже фашистов!”.
Ирина: Местные жители для оккупантов – быдло и предатели. Оккупанты проукраинских больше уважают, чем вот этих, которые перед ними лебезят.
Виктор: Я некоторым, кто хотел “республику”, говорю: “Даже моя собака со своим паспортом может ездить по всему миру, а вы со своими “ЛНРовскими” куда поедете?”.
Ирина: “ЛНРовские” паспорта среди наших знакомых получили приличное количество людей. Многие получали только из-за необходимости.
Например, не все дети смогли выехать на украинскую территорию за паспортом – причины у каждого свои: нет денег на дорогу, родители боятся или не могут поехать с ребенком. А людям малого достатка пообещали, что когда они получат паспорта, им выдадут какую-то социальную карту, что жить станет легче.
Медикаменты у нас российские. Кто работал в фармации, сказал, что много лекарств – просто кусок мела. Хорошие врачи в большинстве своем уехали. Единицы хороших специалистов остались по каким-то причинам, хоть как-то могут зарабатывать. Они боятся, что уедут в Украину и станут одними из миллионов.
Все, что касается дошкольного образования, – это высший пилотаж: есть много развивашек для деток, спортивные кружки, школа английского, танцы. И это могут позволить себе все родители.
Когда ребенок идет в школу, начинается пропаганда – военные кружки, “столица моей родины – Москва”. Новая российская школьная программа отстает от украинской. Вузы – это такая жопа! Там сплошная пропаганда. Им надо показать, как процветает республика, как они поддерживают культуру.
Высшее образование у нас – это просто бумажка, молодежи действительно нужно уезжать. А концерты у нас действительно проводят, российских “звезд” приглашают.
Виктор: Хлеба и зрелищ людям нужно. Хлеба только маловато.
Ирина: По зарплатам и пенсиям… одно скажу – люди действительно стали позволять себе меньше.
Виктор: Люди, которые занимались импортом продукции, оборудования, торговали по всей Украине, потеряли свой заработок. Те, у которых есть мелкие магазины, кто спекулирует на дефиците – могут жить, зарабатывают. Но приличные заведения отобрали за копейки у хозяев, которые переехали в Киев.
Кафе есть, в них можно сходить, если есть деньги. Есть у нас в городе ресторан, где празднуют местные шишки, проводят встречи и застолья с делегациями таких же фейковых республик, заезжают ОБСЕ.
Ни ОБСЕ, ни “народная полиция” для обычных людей – не защита. У нас же “преступности нет”. Так что лучше эту “полицию” обходить стороной.
Чтобы не иметь проблем, нужно соблюдать все их правила. У нас частично действуют украинские законы, частично – российские.
Ирина: Машины с военными ездят по городу. Правил дорожного движения для них не существует. По городу ходят военные с автоматами: и российские, и наши местные “ополченцы”.
У нас запрещена фотосьемка. Как-то у нас товарищ снял разбомбленный мост и отослал кому-то в Украину, за это его забрали “на подвал”.
Пришла Россия – все заводы стали, шахты кое-как работают. Всего около 10% рабочих производств осталось, выполняют еще кое-какие заказы. Все вот эти гуманитарные конвои заезжали пустыми, а выезжали уже с наворованным оборудованием и металлом с производств.
Виктор: Что изменилось к лучшему? Только настроение людей. Они поняли, что Россия им ничего не дала и не даст.
Ирина: В начале войны была злость на то, что у нас тут боевые действия, а где-то люди развлекаются. Но я не осуждаю. Я понимаю: когда в Грузии была война, мы сильно переживали? Вот то-то же.
Нам нужно украинское телевидение. Основная масса привыкла к российским каналам, им вкладывают в уши: “Придут украинцы и вас зарежут”.
Раньше было больше надежды на Украину, потому что мы понимаем, есть логика в том, что делают, в плане тех же санкций против России. Но это может растянуться еще надолго.
Бледная надежда на то, что мы снова будем Украиной, с горечью, но есть.
В то же время, Украина моего мужа как предпринимателя стерла: закрыли счета, если мы выедем на свободную территорию, нам не дадут кредиты. Мы для Украины – сепаратисты, хотя всю жизнь верим в нее.
Валентина, 50 років, вчителька і дружина шахтаря, Донецька область
Сложно сказать, что изменилось в лучшую сторону, а что – в худшую. Мы просто живем.
Мой муж – шахтер. Не могу сказать, что шахты повально закрываются, но некоторые действительно перестали работать.
Зарплаты у шахтеров, конечно, небольшие. В рублях это от 10 до 16 тысяч (от 4 100 до 6 500 гривен по курсу НБУ – УП), все зависит от того, какой разряд, опускаются ли они в шахту.
Поначалу зарплаты у нас считались один к двум. Например, если при Украине я получала три тысячи, то в рублях – шесть. Потом постепенно начали расти, и теперь я получаю 15.
Но у людей других специальностей зарплаты пониже. Особенно тяжело пенсионерам. Неплохо живут те, кто может выехать и получить еще и украинскую пенсию.
Врачей не хватает – не хочет идти молодежь работать в больницы.
Большинство детей едут учиться в Донецк – туда сейчас проще поступить. Но есть и такие, кто выезжает поступать в Украину или Россию.
Цены у нас поначалу были московские, а теперь понизились. Например, хлеб стоит 19 рублей (8 гривен – УП), яблоки около 60 рублей за кг (24 гривны – УП). Если смотреть на украинские цены, то они не сильно отличаются от наших.
На рынке стало много своей продукции – фрукты, овощи. Остальное везут из России.
Что хорошо, так это – коммуналка. У нас тарифы с 2014 года не поднялись ни на копейку.
Я обратила внимание, что в храмах стало очень много людей. Люди считают, что в мире и так много зла и жестокости, а война нам дана за грехи. Поэтому люди начали понимать, что православие – наше спасение. Так и батюшки говорят.
У нас два паспорта: украинский и “днровский”. Как и номера на машину – на “днровских” можно спокойно выехать в Россию.
Было время, когда людям, которые занимают руководящие должности, запретили выезжать в Украину. Почему? Чтобы не завербовали, чтобы никто не выдал какую-нибудь информацию. Сейчас с этим проще. Но если человеку нужно ехать в Украину, то он должен предупредить свое начальство.
Мне кажется, что мы возвращаемся в Советский Союз: возобновили демонстрации на 1 мая, чуть ли не пионеров-октябрят ввели. Не знаю, плохо это или хорошо. И еще часто поднимается тема Второй мировой войны. Но у вас же тоже вспоминают, например, Круты.
Что касается моей работы в школе, то ничего не изменилось. У нас даже остался украинский язык, правда, его преподают один час в неделю.
У нас в городе шли бои. Помню, как над нами летало, свистело. У меня до сих пор остался страх. Главное – чтобы не стреляли. У нас тогда многие уехали, а сейчас вернулись.
Интересно смотреть украинские и российские новости – все в точности наоборот рассказывают. Я лично не знаю людей, которые бы пошли воевать. Но у нас на кладбище есть целый ряд могил, на них написаны имена и позывные, то есть, там военные похоронены. А в Донецке есть аллея ангелов, в честь погибших детей Донбасса.
Как вернуть Донбасс Украине? С двух сторон должны сесть за стол переговоров. Почему этого не делают? Пусть мы будем автономными, что здесь плохого?
Я, например, люблю Украину, но я против украинской политики. Мне, простому человеку, все равно, где жить. Мы хотим спокойно жить, работать, получать зарплату.
Вы хотели быть в Евросоюзе, сделали переворот, а когда мы захотели быть с Россией, вы на нас войной пошли. Мне Европа не нужна. Нет, я, может, хочу туда поехать отдохнуть, но корни мои из России.
Маргарита, 38 років, держслужбовець, Донецька область
Как-то слышала анекдот: “Хочу жить в “ДНР”, но только как по телевизору показывают”. Очень много показухи, очень бьют на патриотизм. Провели мероприятие – нужно обязательно по телевизору показать.
А на деле не все так прекрасно.
Например, нет банковской системы. Раньше мы могли что-то заказывать через интернет, расплачиваться картой. Сейчас в обиходе только наличка. Некоторые получают зарплату на карту и могут ее снять в банкомате – вот и вся банковская система. Кредитов, кстати, тоже не дают.
Комендантский час в нашем городе с 11 ночи и до 5 утра. Попался в это время – забирают в отдел для выяснения личности.
Сейчас практически нереально сделать загранпаспорт – для этого нужно выезжать в Украину. То же самое, если нужно вклеить фотографию в паспорт. Особенно боятся выезжать мужчины – опасаются, что их могут забрать в украинскую армию или посчитают предателями и отправят отбывать срок за сепаратизм. Хотя про Украину уже никаких мифов, страшилок не ходит.
Квартиры подешевели. Работы очень мало. Некоторые заводы закрылись, некоторые работают в пол силы – на четырехдневке. Соответственно, и зарплата такая же.
Поэтому люди идут на копанки (нелегальные шахты – УП). Там опасно, зато деньги во все времена можно было получить хорошие.
Посылки сейчас можно отправлять только в Россию.
Сейчас вообще практически нет вооруженных людей в городе. Поначалу, в 2014 году, ходили с оружием, были патрули. Это были наши, местные. Форму дали, автоматы – уже вояки.
По настроениям нет однозначности. Есть такие, которые были довольны, верили в светлое будущее, а теперь все поняли, начинают разочаровываться. Но основная масса людей – “Ура, Россия”.
Жители Донбасса, мне кажется, уже не скажут, что хотят в Украину. У людей сейчас такой настрой: а зачем мы Украине? Производства у нас практически нет, украинские пенсии уже давно не платят.
Но у меня еще теплится слабая надежда, что мы все-таки вернемся в Украину. Очень слабая.
***
Знайти людей, які би розповіли чесно про життя на окупованих територіях Донбасу, насправді непросто. Майже всі вони вважають, що їхні телефони можуть прослуховувати, тому не говорити зайвого вже стало звичкою. Після десятка відмов вже не виникає сумнівів – ці люди залякані.